Уния: между католичеством и православием
Вхождение Белоруссии в состав Российской империи в результате разделов Речи Посполитой повлекло за собой возвращение в Православие значительной части униатов, однако этот процесс почти прекратился со смертью имп. Екатерины II в 1796 г. Многие из вернувшихся были насильственно обращены в унию в последние годы Речи Посполитой, и поэтому живо помнили о своем православном прошлом. Но большая часть униатов белорусских и литовских губерний проживали в имениях польских помещиков или ополяченной белорусской шляхты, католиков по вере. Социальные гарантии, предоставленные этому классу российским правительством, только закрепляли власть пана-католика над крепостным-униатом. Новая администрация в первые годы сама вступила в зависимое положение от местного дворянства, которое сохранило не только свое самоуправление, но и влияние в крае. В верхах по-прежнему господствовали польский язык, польская культура и польские национальные идеи. Закон запрещал препятствовать частному обращению униатов в Православие, но на деле все зависело от воли помещика, который, будучи католиком, неприязненно смотрел на распространение «русской» веры в своем имении.
Император Павел (1796-1801) по свойству своего характера многое делал вопреки своей матери. Католичество при нем набирало силу в западных губерниях. Были амнистированы поляки, участники восстания 1795 г. (среди них и Т. Костюшко), их имения были возращены (в том числе и в Белоруссии). Были учреждены 6 католических епархий во главе с Могилевской кафедрой. В 1798 г. для управления Католической церковью в России образован особый департамент (коллегия) из католических духовных в Санкт-Петербурге. Униатская церковь получила более четкую организацию, но при этом оказалась в очень неопределенном положении. Имп. Павел запретил обращение униатов в Католичество и также запретил препятствовать им при переходе в Православие. Однако униаты были подчинены католическому департаменту без права иметь в нем особых представителей. Таким образом, во главе Униатской церкви стал католический митр. Богуш-Сестренцевич, глава этого департамента. Правление Сестренцевича, стремившегося к определенной независимости от римского папы и польского нунция, имело своих противников в лице иезуитского ордена в России и его главы Грубера. Борьба между ними закончилась торжеством последнего, отстранением Сестренцевича и выдвижением на его место Бениславского (выходца из иезуитского ордена). Тогда в католическом департаменте восторжествовало мнение, что униаты в Российской империи могут быть состоянием только временным, поэтому их необходимо как можно быстрее сблизить с латинским обрядом или, еще лучше, напрямую туда перевести.
Такой взгляд на дело, подкрепленный разными устрашающими слухами и неофициальными посланиями, привел к тому, что в начале царствования имп. Александра I (1801-1825) ок. 200 тыс. белорусских униатов перешли в латинский обряд. Соблазн стал распространяться даже среди православных. Подобное развитие событий внушало серьезные опасения за судьбу унии у старшего униатского архиерея, полоцкого архиеп. Ираклия Лисовского. По его представлениям правительство предприняло ряд мер, направленных на прекращение слухов о грядущей якобы ликвидации унии и переходе униатов в латинство. В 1805 г. от католической коллегии была отделена особая коллегия по делам Униатской церкви во главе с митр. Ираклием Лисовским. В 1809 г. вся Униатская церковь была разделена на 4 епархии: Виленскую. Полоцкую, Брестскую и Луцкую. Предполагалось существование в каждой епархии семинарии для подготовки униатского духовенства. Разрешение этой задачи имело важные последствия для судьбы всей Брестской унии.
Низкий уровень образованности униатских клириков уже давно обращал на себя внимание. Сами римские папы неоднократно призывали юношей из духовного сословия обучаться в Риме. Известна попытка митр. Вельямина Рутского (1613-1637) создать семинарию в Минске, закончившаяся неудачей. Дело подготовки клириков, равно как и высшие иерархические должности в Униатской церкви постепенно оказались в руках монахов-базилиан. Значительные земельные имения (фундуши), пожертвованные разными ктиторами на содержание униатских духовных училищ и соборных храмов также отошли к базилианам. Однако обучение в базилианских школах было только начальное и среднее, для приобретения больших знаний необходимо было обучение в католических школах (преимущественно иезуитских). Воспитанники же этих школ чаще всего переходили в чистое латинство или искали карьерного роста в рядах все тех же монахов-базилиан. Поэтому белое униатское духовенство, за редкими исключениями, не поднималось выше умения читать и писать. Такая постановка дела еще во времена Речи Посполитой приводила к жалобам на базилиан. В нач. XIX в. насчитывалось до 100 базилианских мужских и женских монастырей, которые владели земельными имениями и примерно 20000 крестьян. Причем большинство этих монастырей составляли бывшие приходские церкви, при которых жили 3-4 монаха. За базилианами числилось 14 школ для светского юношества и 12 школ для послушников (т.н. «новициаты»).
Униаты имели и свои семинарии для белого духовенства, но состояние их было самым затруднительным, а иногда даже плачевным. Согласно плану Ираклия Лисовского в каждой епархии должна была быть духовная семинария для подготовки будущих священников. В действительности же, учебная жизнь теплилась только в Полоцкой епархиальной семинарии, устроенной самим митр. Лисовским (в 1806-1807 г.). В Брестской епархии, в Лавришеве (возле Новогрудка), трое престарелых базилианских монаха воспитывали в условиях крайней бедности от 10 до 15 учеников (курс был рассчитан на два года), и даже науку церковного богослужения преподавали на польском языке. В Виленской епархии о Сверженской семинарии известно только, что три базилиана учили четырех, а то и менее учеников. В Луцкой епархии материальных условий даже для самого жалкого существования семинарии не было вообще.
Митр. Ираклий Лисовский и его преемник на полоцкой кафедре еп. Иоанн Красовский приложили немало сил к возрождению среди униатских клириков духовного образования. Вместе с тем, они заботились о восстановлении в унии восточной обрядности. Сам митр. Ираклий Лисовский служил по книгам московской печати, носил рясу и бороду, имел вид православного архиерея (в то время униатское духовенство уже имело облик католических ксендзов). Под их влиянием в некоторых храмах восстанавливались иконостасы и прочие принадлежности православной обрядности. Но самое главное, что эти униатские архиереи стали полагать ограничение базилианскому влиянию. Хотя интригами последних еп, Иоанн Красовский был в 1823 г. смещен с полоцкой кафедры, однако к этой борьбе подключилось белое униатское духовенство, что предопределило исход противостояния. В 1824 г. появился проект прот. Антония «О средствах умножения в греко-униатском духовенстве просвещения», в котором автор предлагает сократить количество базилианских монастырей и употребить их имения на содержание униатских духовных семинарий, которые должны были учреждаться по примеру Главной Литовской семинарии в Вильно.
По обычаю европейских университетов Устав Виленского университета, открытого в 1803 г., предусматривал наличие богословского факультета. Этот факультет назывался еще Главной семинарией, поскольку готовил кандидатов на занятие высших должностей в местной католической иерархии после их обучения в епархиальных учебных заведениях. Униатские духовные также могли обучаться на этом богословском факультете, но их количество не должно было превосходить число католических студентов. Главная Литовская семинария функционировала с 1808 г. до закрытия университета в 1832 г. Тогда семинария была преобразована в католическую духовную академию и через некоторое время переведена в Петербург.
Обучение будущих униатских клириков на богословском факультете в Вильно принесло большую пользу делу просвещения. Виленский университет в целом проводил, как известно, полонизацию края, тот же дух должен был господствовать и в семинарии, однако такое направление исключало непомерную ревность к славе католической религии. Фанатизм трактовался как вред национальному делу, в адрес особых полномочий римского папы можно было услышать нелестные отзывы на уроках догматики или канонического права, поэтому католические бискупы с недовольством смотрели на богословский факультет и посылали туда учиться только самых «верных» своих кандидатов. Униатские же студенты впервые, хоть и фрагментарно, знакомились на научном уровне с восточной традицией, а не только с западной, латинской, как это бывало прежде. Для богослужения они направлялись не в костел, а в свою Свято-Никольскую церковь. Среди преподавателей образовался кружок любителей церковнославянского языка и обряда. Самое почетное место здесь должно быть отведено известному слависту прот. Михаилу Бобровскому, знатоку древних восточных языков, преподавателю Ветхого завета и библейской археологии. Член правления семинарии прот. Антоний Сосновский часто совершал перед глазами униатских студентов богослужение по неискаженному восточному обряду. Духовник и преподаватель церковного пения свящ. Василий Лужинский организовал прекрасное хоровое пение на этих славянских службах. Такая постановка дела в Главной семинарии имела значение в истории унии, потому что все искатели высших духовных должностей в униатской иерархии должны были пройти здесь обязательную аттестацию. По образцу Главной семинарии образовывались униатские епархиальные семинарии, и ее бывшие воспитанники становились ректорами и преподавателями для семинаристов, будущих униатских священников. В 1828 г. для Литовской епархии была открыта семинария в Жировицах. Ее первым ректором был назначен бывший преподаватель Полоцкой семинарии (и, конечно, выпускник Главной семинарии) прот. Антоний Зубко. С этого времени прием униатских духовных на богословский факультет Виленского университета прекращается. Тот интерес к Православию, который возник в стенах этого учебного заведения, получил свое полное развитие в Жировицах и частично в Полоцке. В своих воспоминаниях, будучи уже Минским архиепископом, Антоний Зубко описывает случай, когда во время одной из острых бесед о судьбе унии между преподавателями поднялся вопрос о разнице в учении об исхождении Святого Духа. Библиотекарь Оленич, отстаивавший католическую точку зрения, представил латинский перевод древнего Символа веры, приписываемого св. Афанасию. Здесь стояла вставка «Филиокве» («и от Сына»). Однако при дальнейшей сверке с греческим оригиналом этого слова там не обнаружилось. Наконец, в предисловии переводчика нашлось признание, что он производил в творении святого отца поправки, устранявшие несогласие с католическим учением. Этот подлог произвел большое впечатление на преподавателей.
Так, с одной стороны, униатские духовные старшего поколения, воспитанные в базилианских школах и иезуитских коллегиумах, уже забывшие восточный обряд, тревожно волновались слухами о скорой ликвидации унии, которые распространяли чаще всего сами католики, и не удерживали свою паству от перехода в чистое латинство. С другой стороны, молодые униатские священники, получавшие образование в новоучрежденных семинариях в Полоцке, Вильно и Жировицах, учились служить славянскую литургию и освобождались от узости католической догматики. В стенах Главной Литовской семинарии получили свое образование будущие униатские пастыри-воссоединители Иосиф Семашко, Василий Лужинский, Антоний Зубко и др. Именно образование помогло развиться их внутреннему расположению к Православию.
Предпосылки упразднения унии в 1839 г.
Упразднение Брестской церковной унии, произошедшее на Полоцком Соборе 1839 г., представляет собой масштабное историческое событие, далеко выходящее по своему значению за рамки исключительно церковной истории белорусско-украинско-литовских земель. Оно стало результатом сложного взаимодействия разнородных факторов и имело несколько предпосылок. В православной и католической историографиях неоднократно предпринимались попытки определения причин и условий разрыва Брестской унии на территории Российской империи. Однако их выявление и научное осмысление еще далеки от завершения из-за сложности проблемы, обширности и противоречивости исторических источников, а также в силу того, что историки занимают слишком разные конфессиональные, общественно-политические и этнокультурные позиции. Учитывая то, что последствия Полоцкого Собора продолжают влиять на современное общество в Беларуси и на Украине, комплексное рассмотрение предпосылок, приведших к отказу части Белорусско-Украинской Церкви от союза с Римом продолжает оставаться актуальным.
Прекращению действия Брестской церковной унии на территории Российской империи в 1839 г. способствовало соединенное действие изменяющихся во времени объективных и субъективных составляющих. Среди них в исторической литературе, как наиболее значимые, выделяются следующие: 1) конфессиональная политика правительства России на присоединенных от Речи Посполитой землях[1]; 2) тенденции, развивавшиеся внутри Униатской Церкви под воздействием Католической Церкви латинского обряда[2]. Представляется, что переплетение этих факторов и процессов и породило предпосылки упразднения Униатской Церкви в 1839 г.
На землях, отошедших к Российской империи в результате разделов Речи Посполитой, проживало от 4 до 5 млн. униатов, что составляло примерно 60% от всех членов Униатской Церкви, созданной на Брестском Соборе 1596 г.[3] В современной историографии прочно утвердилось мнение, согласно которому судьба униатов, ставших русскими подданными, целиком и полностью зависела от воли российских монархов, покровительствовавших Православной Церкви и проявлявших нетолерантность по отношению к Католичеству вообще и к Католичеству восточного обряда в частности[4]. Считается, что нетолерантность Петербурга, лишь иногда из политических соображений намеренно ослабляемая, стала главной причиной волны воссоединения униатов с православными в 1794–1795 гг. и окончательного упразднения Униатской Церкви в 1839 г. [5]
С этим трудно, да и не нужно спорить. На имеющемся историческом материале невозможно доказать обратное. Без сомнения, российские императоры в своих представлениях о значении религии для государственного строительства ничем не отличались от великолитовских князей и польских королей. Поэтому униатская проблема была политизирована в Российской империи не менее, чем она была политизирована в Великом княжестве Литовском и в Речи Посполитой. Исторические источники однозначно свидетельствуют о том, что российские самодержцы видели в Брестской церковной унии препятствие для возрождения религиозно-культурного единства русского народа и утверждения власти империи в приобретенных от Польши губерниях. Униаты, будучи католиками, по определению не могли сочувствовать интересам православной России. Их политические симпатии в значительной степени находились на стороне католической Речи Посполитой. Отсюда вполне закономерно следует то, что конфессиональная политика России в западных областях носила антиуниатский характер с учетом широкой веротерпимости, свойственной властям Российской империи.
В то же время нужно заметить – изменение вероисповедания нескольких миллионов верующих представляется слишком трудным делом. Любое действие властей в религиозной сфере не может гарантировать ожидаемый результат. Нетолерантность к какому-либо церковному объединению далеко не обязательно ведет это объединение к полному исчезновению. Наоборот, преследования и правовая дискриминация зачастую лишь очищают вероисповедание от нетвердых элементов и тем укрепляют его. Выживание Православия под враждебным католическим литовско-польским владычеством в течение нескольких столетий представляет собой яркий пример этого правила. Учитывая сказанное, приходится сделать вывод о том, что желание российских императоров прекратить действие Брестской церковной унии на своей территории создавало первичное условие для упразднения Униатской Церкви в России, но не делало полное исчезновение Унии неизбежным. В связи с этим особое научное значение приобретает задача выявления того действия российского правительства, которое создало непосредственную предпосылку для общего воссоединения униатов с православными в 1839 г.
Конфессиональная политика Петербурга в отношении греко-католиков с 1772 по 1839 г. в исторической литературе обычно изображается следующим образом.
Императрица Екатерина Великая поначалу установила в белорусско-украинско-литовских губерниях полную свободу вероисповедания, но начиная с 1780 г. взяла курс на ослабление структуры Униатской Церкви и способствовала переходу в Православие тех униатов, которые этого желали. Она, предпринимая антиуниатские действия, учитывала политические обстоятельства и последствия вмешательства в религиозную сферу, что тормозило исполнение ее желания полного упразднения Унии. В конце своего царствования Екатерина ІІ, воспользовавшись обстоятельствами, сложившимися в результате Второго и Третьего разделов Речи Посполитой, предприняла решительные шаги, которые привели к перераспределению населения между Православием и Католичеством на западе империи.
Император Павел І благосклонно относился к Католичеству. Он восстановил разрушенную в царствование его матери церковную структуру Унии, но одновременно с этим подчинил униатов власти католического латинского митрополита, полностью отдав их в руки латинян. Действия Павла I оцениваются в православной историографии как верх неразумности в конфессиональной политике Российской империи.
Император Александр І в целом относился к униатам равнодушно, т.к. предполагал восстановить Польшу с белорусско-украинско-литовскими землями в ее составе, что должно было снять униатскую проблему с повестки дня российских властей. В то же время под давлением просьб со стороны некоторых униатских архиереев, стремившихся к отстаиванию своих прав от посягательств со стороны латинской иерархии, а также к сохранению самобытности Унии, он осуществил ряд мер, которые поспособствовали некоторому усилению Униатской Церкви.
Император Николай І желал бесповоротно интегрировать западные губернии в состав империи, для чего искал средства сделать местное население лояльными гражданами России. Значительная часть этого населения принадлежала Униатской Церкви. Поэтому император Николай І интересовался Унией, собирал сведения о ее положении и в 1827 г. предпринял действия по делатинизации униатского обряда с целью внешне сблизить униатов с православными. Мероприятия Николая І неожиданно привели к возникновению среди униатов движения, направленного к возвращению в православное вероисповедание, которое император приветствовал и поддержал. Под его покровительством с 1828 г. реализовывался проект общего воссоединения униатов, завершившийся в 1839 г. разрывом Брестской церковной унии на Полоцком Соборе униатского духовенства.
Краткий обзор конфессиональной политики России на приобретенных от Польши территориях открывает ее непоследовательность, которую отмечали все без исключения историки, занимавшиеся проблемой упразднения церковной Унии в России. К этому нужно добавить, что все действия Петербурга в отношении Унии, предпринятые до 1827 г., могли послужить переходу в господствующее вероисповедание только части униатов. Колебания властей в отношении греко-католиков, когда их то призывали беспрепятственно возвращаться к вере отцов, то отдавали под власть латинского священноначалия, то пытались переделать в русском духе, скорее могли оттолкнуть значительную часть униатов от православных, чем сблизить их. Тем не менее, из среды униатского духовенства в 1827 г. выходит проект полного упразднения унии, который успешно реализуется. Этот факт требует объяснения.
Чтобы разобраться, прежде всего, нужно обратить внимание на значение для общего воссоединения униатов с православными конфессиональной политики императрицы Екатерины ІІ. В ней прослеживается несколько направленных против Унии действий.
В июле 1780 г. по повелению императрицы был издан указ о прекращении существования Полоцкой униатской кафедры и учреждении Полоцкой униатской духовной консистории. В этом законодательном акте, помимо прочего, государственным чиновникам предписывалось в случае вакансии при каком-либо униатском приходе священнического места спрашивать прихожан, не желают ли они иметь православного священника. Если они изъявляли на это согласие, то местным православным архиереям – Могилевскому и Псковскому – вменялось в обязанность принимать такие приходы в состав своих епархий[6]. После издания этого указа, открывавшего для униатов легальный путь оставлять Греко-католицизм, с 1781 по 1783 г. в Православие из Унии перешли более 80 приходских общин, в которых насчитывалось от 112 578[7] до 117 187[8] верующих.
22 апреля 1794 г. по распоряжению Екатерины II от имени архиепископа Виктора (Садковского) в границах Минской епархии было опубликовано обращение, в котором униаты призывались безбоязненно присоединяться к Православию[9]. 18 мая 1795 г., убедившись в том, что униаты в Минской епархии откликнулись на правительственный призыв и массово переходят в Православие, императрица повелела распространить действие этого обращения на Могилевскую епархию[10]. В результате в 1794–1795 гг. в Православную Церковь перешли более 1,5 млн. униатов. Большинство из этого числа пришлось на украинские территории. В Белоруссии Унию в общей сложности оставили 221 тыс. верующих, объединенных в 229 приходов, что составляло небольшую часть Униатской Церкви на белорусских землях[11].
6 сентября 1795 г. Екатерина изменила иерархическую структуру Униатской Церкви. Были уволены на покой униатский митрополит Феодосий (Ростоцкий) и все прочие униатские епископы. Учреждалась единственная епархия – Белорусская, управление которой поручалось архиепископу Ираклию (Лисовскому). Эта епархия простиралась от Киева до Каменец-Подольска на Юге и по Гродно, Курляндию, Вильно и Полоцк на Севере[12]. Она объединяла 2,5 млн. верующих[13]. Монастыри ордена базилиан лишались орденского управления и переводились в подчинение преосвященному Ираклию. Та часть монастырей, в которых монахи не содержали школы и не занимались социальным служением, признавалась «обществу бесполезной» и подлежала закрытию[14]. Это было последнее действие императрицы Екатерины Великой в отношении Униатской Церкви.
Характеризуя политику Екатерины ІІ в отношении униатов, следует в первую очередь отметить ее прагматичность и использование для решения более общих политических проблем.
К примеру, в 1780 г. императрица ликвидировала Полоцкую униатскую епархию и разрешила святителю Георгию (Конисскому) присоединить к Православию 100 тысяч униатов, которые (это было ей хорошо известно) давно просились из Унии, не для того, чтобы просто стеснить Униатскую Церковь из-за неприязни к ней, или развернуть против Унии широкомасштабное наступление[15]. В это время самыми актуальными для нее в конфессиональной сфере вопросами были: назначение главой католиков в России Могилевского латинского архиепископа Станислава (Сестренцевича)[16] и учреждение в Польше православной епископии, которая должна была правильно канонически оформить жизнь Православной Церкви в Польше и тем послужить дальнейшей дестабилизации польского общества, обезумевшего в своем католическом фанатизме.
Упразднение униатской епархии в России в 1780 г., вне всякого сомнения, представляло собой подготовку выгодной позиции для политического торга: во-первых, с высшим руководством Католической Церкви вокруг кандидатуры на пост главы католиков в России; во-вторых, с польским правительством и польским католическим высшим обществом, которые противились появлению православного епископа в пределах Речи Посполитой. Упразднением Полоцкой униатской кафедры и ограниченным разрешением перейти в Православие тем униатам, которые уже в течение ряда лет просились оставить Унию, Екатерина II заставила встревожиться униатское духовенство и все польское католическое общество. Тем самым она добилась того, что король Станислав Понятовскй вынужден был просить ее о восстановлении канонического порядка церковной жизни униатов на российской территории, что стало поводом для императрицы жестко поставить вопрос об открытии православной кафедры в Польше. В итоге произошел размен: в 1785 г. в Речи Посполитой была учреждена православная Переяславская викарная кафедра, на которую был назначен епископ Виктор (Садковский)[17], а в России восстановлена униатская Полоцкая архиепископия во главе с архиепископом Ираклием (Лисовским)[18].
Что касается действий Екатерины II в 1794–1796 гг., то они стали ответом на обстоятельства, сложившиеся в процессе Второго и Третьего разделов Речи Посполитой. Но здесь нужно заметить, что в это время и с таким подходом, который был применен ею, можно было надеяться на переход в Православие только части униатов, пусть и достаточно большой по численности. Обязательно должны были остаться греко-католики, которые не желали переходить в Православную Церковь либо по убеждению, либо пз-за морального и экономического господства над ними католической шляхты, либо по другим причинам. Ожидать полного исчезновения Унии в результате призыва униатов к Православию не приходилось. Чтобы в наибольшей степени решить униатскую проблему, нужно было развернуть среди униатов, не пожелавших откликнуться на призыв к Православию, миссию православного духовенства.
Вероятно, что Екатерина ІІ действительно готовила почву для православной миссии среди униатов. На это указывает трактат «О лучшем способе воссоединения униатов с Православной Церковью», написанный принявшим русское подданство известным греческим богословом и церковным писателем Евгением (Булгарисом), архиепископом Славянским и Херсонским по просьбе обер-прокурора Св. Синода графа А.И. Мусина-Пушкина в 1793 г.[19] В этом церковно-историческом и богословском произведении преосвященный Евгений (Булгарис) описал способы и средства, с помощью которых на основании православной экклезиологии можно вернуть большие массы униатов к Православию. Не вызывает сомнение то, что обер-прокурор Св. Синода обращался к преосвященному Евгению по личному распоряжению императрицы[20].
Помимо этого, интересная информация содержится в «Записке об упразднении греко-униатских монастырей в Западной России», датированной 28 февраля 1828 г. и подготовленной в канцелярии министра народного просвещения А.С. Шишкова. Этот документ был составлен в ходе подготовки реформирования Униатской Церкви согласно плану общего воссоединения униатов, предложенного прелатом Иосифом Семашко 5 ноября 1827 г. В нем прямо говорится о том, что Екатерина ІІ намеренно ослабляла церковно-административные структуры Унии, отстраняла от деятельности униатских епископов, ограждала униатов от влияния польского общества и латинского духовенства с целью полного упразднения Униатской Церкви в России[21].
Кончина императрицы, последовавшая в ноябре 1796 г., остановила исполнение ее планов. Теперь о них можно лишь высказывать предположения. По всей вероятности императрица Екатерина ІІ намеревалась в максимально возможной степени искоренить Унию в России. Ее план состоял из двух этапов. На первом этапе тем униатам, которые были склонны к переходу в Православие, предоставлялась такая возможность, и им оказывалось содействие. На втором этапе среди униатов должна была быть развернута православная миссия. Для облегчения ее работы императрица предприняла ряд мер по всестороннему ослаблению Униатской Церкви.
Сейчас трудно говорить о том, насколько был осуществим план императрицы Екатерины ІІ, коль скоро она стремилась к полному искоренению Унии на территории России. Несомненно то, что православная миссия не могла гарантированно привести к этому в условиях польского экономического господства, культурного и морального господства полонизма и религиозного доминирования Католицизма, которые сохранялись в белорусско-литовских губерниях. В то же время о последствиях действий Екатерины ІІ в отношении Униатской Церкви можно судить вполне определенно. Был реализован только первый этап антиуниатского плана, что привело к крайне неблагоприятным для Российского государства, Православной Церкви и возможности в дальнейшем воссоединить униатов с православными последствиям. В Унии осталось 2,5 млн. верующих, униатское духовенство озлобилось против Православия, а также начало в большей, чем прежде степени испытывать неприязнь к российской власти, видя в ней враждебную своей вере силу. Это были наихудшие позиции для воссоединения униатов.
Т.о., в правление Екатерины II в отношении униатов наблюдается прагматичная политика, которая в зависимости от обстоятельств колебалась в широком диапазоне – от осторожной, до решительно враждебной. Нельзя отрицать то, что императрица умело и решительно использовала любую возможность перевести униатов в господствующее вероисповедание, что открывает ее неблагосклонность к Брестской унии. Ее действия привели к масштабному перераспределению населения между Католичеством и Православием в 1781–1783 гг. и 1794–1795 гг. В то же время в ее действиях против Униатской Церкви не прослеживается логическая завершенность. Наступление императрицы Екатерины II на Унию, прерванное ее кончиной, оказалось «кавалерийским наскоком», который представляет собой шумное зрелище и даже может принести много добычи, но не в состоянии привести к окончательной победе. Если же рассматривать конфессиональную политику императрицы через призму возможности осуществить общее воссоединения униатов с православными, то она принесла несомненный вред. В союзе с Римом осталась значительная часть Белорусско-Украинской Церкви, в духовенстве которой усилилось неприязненное отношение к России и Православию. Теперь без организации среди униатов долгосрочной миссии православного духовенства или без насилия над свободой совести униатов, их присоединение к господствующему исповеданию казалось делом невозможным.
Следующим, как считается, важнейшим документом российского правительства, направленным на упразднение Унии, и православные, и католические историки называют указ от 9 октября 1827 г., изданный Правительствующим Сенатом по высочайшему повелению императора Николая I. Указ предписывал: 1) не допускать в базилианский орден лиц римо-католического обряда; 2) подвергать испытанию на знание церковнославянского языка и устава греческого богослужения кандидатов на членство в ордене; 4) учредить в греко-католических епархиях училища для духовного юношества с глубоким изучением церковнославянского языка и славянской службы[22].
Текст указа говорит о желании императора Николая I остановить латинизацию и полонизацию Унии, его стремлении превратить ее приверженцев в лояльных граждан Российской империи, но не о том, что он был направлен на прекращение действия Брестского церковного соглашения. Тем не менее, публикация этого указа вызвала появление проекта общего воссоединения униатов с православными, который был предложен прелатом Иосифом Семашко директору Департамента духовных дел иностранных исповеданий Г.И. Карташевскому уже 5 ноября 1827 г., т.е. через 27 дней после обнародования указа от 9 октября[23].
Итак, в 1827 г., т.е. через 32 года после событий Екатерининского воссоединения, из-за незначительного воздействия со стороны Петербурга, в котором призыва к Православию не содержалось, из среды униатов выходит проект полного упразднения Униатской Церкви. То, что это не было случайностью, доказывает тот факт, что впоследствии, в продолжение 1828–1839 гг. в реализации воссоединительного проекта принимали участие как представители наиболее образованной и энергичной части греко-католического духовенства, так и широкие круги униатских духовных лиц. Несомненно, – это стало возможным в силу особым образом сложившихся обстоятельств и развития определенных процессов в период с 1795 по 1827 г. Но и то и другое должно было обусловливаться каким-то действием властей Российской империи. Таким действием, которое заставило униатов, продемонстрировавших приверженность греко-католицизму во времена Екатерины Великой, оттолкнуться от Католичества и допустить для себя возможность возвращения в Православие.
Представляется, что изменения, произошедшие в сознании униатов и повлекшие за собой возникновение проекта их общего воссоединения с православными, стали возможными в результате приведения в жизнь правовых решений императора Павла I, которые в православной историографии считаются неразумными и бездарными[24]. В католической и белорусской националистической историографиях эти юридические нормы зачастую упоминается лишь вскользь, потому что не могут быть использованы в качестве очередной иллюстрации враждебности Петербурга к Католичеству. Речь идет о нескольких законодательных актах.
28 апреля 1798 г. вышел именной сенатский указ о расширении епархиальной структуры Униатской Церкви: дополнительно к уже существовавшей Полоцкой кафедре, управление которой сохранялось за архиепископом Ираклием (Лисовским), были открыты Брестская и Луцкая епископии. Помимо прочего в указе отмечалось: «Все, что относительно церковного управления, монашествующих школ, разных установлений и прочего, предписано в указе Нашем о Епархиях Римской веры, наблюдать и исполнять в самой точности и в рассуждении Униатов в Империи Нашей обитающих»[25]. Этим правовым актом была восстановлена епархиальная структура Унии и подтверждено равноправие перед российским законодательством Католичества латинского и восточного обрядов.
Того же 28 апреля был издан именной сенатский указ, в котором содержалось положение, подчинявшее униатов власти латинского митрополита[26]. В нем говорилось: «8) Архиепископу Могилевскому именоваться Архиепископом Митрополитом, и имея все те наружные отличности, которые по обрядам Римской церкви в толь преимущественном сане и месте свойственны, пользоваться и теми правами, кои только могут быть присвоены ему, не токмо по его Епархии, но и относительно к другим единоверным Епископствам, как единственному Архиепископу Митрополиту той церкви в России»[27]. Эта правовая норма противоречила предыдущей, т.к. согласно ей униатам не предоставлялось право на самостоятельное управление, а это принижало их в отношении католиков латинского обряда.
11 октября 1800 г. вышел именной сенатский указ, в котором говорилось об избрании в Католический департамент Юстиц-Коллегии, в котором сосредотачивалось Высшее церковное управление Католической Церкви в России, из духовенства каждой католической епархии по одному заседателю[28]. Однако, 29 декабря 1800 г. в результате рассмотрения вопроса о назначении в Католический департамент Юстиц-Коллегии двух членов из числа светских лиц, было постановлено: «а Униаты, так как они присоединенные или к нам, или к Католикам, а не сами по себе, Членов (в Католическом департаменте – А. Р.) не могут иметь»[29]. Это положение лишало католиков восточного обряда права голоса в Высшем церковном управлении Католической Церкви, что в еще большей степени закрепляло второсортное положение униатов по отношению к единоверцам латинского обряда.
Изучение относящихся к Унии законодательных решений императора Павла Петровича открывает, что сразу после массового воссоединения униатов с православными в последний год жизни императрицы Екатерины ІІ была создана новая ситуация в Католической Церкви в России. Было законодательно утверждено параллельное существование двух католических иерархий: латинской и униатской, – но в то же время иерархически оформленному униатскому церковному объединению отказывалось в праве решать свою судьбу. Управление Униатской Церковью было передано главе Католической Церкви латинского обряда. Этими логически противоречивыми нормативными актами российская власть формально признавала, что униаты, проявившие твердость в своей вере, навсегда потеряны для Православия и России и передавала их на попечение латинянам, перекладывая на последних ответственность за дальнейшую судьбу униатов.
Такое решение униатской проблемы императором Павлом І имело далеко идущие последствия и решило судьбу Унии в России. Подчинение греко-католиков власти митрополита латинского обряда в одночасье переменило положение униатов между Православием и Католичеством латинского обряда. До этого момента греко-католики боролись за свое существование с Россией и Православием. Именно они, очевидно, несли угрозу Униатской Церкви. Теперь же российское правительство фактически устранялось от решения униатской проблемы, как бы признало свое поражение в борьбе с Брестской унией и поручало попечение о дальнейшем существовании и развитии Униатской Церкви латинской иерархии. В ее руки была отдана забота о сохранении самобытности Униатской Церкви, поддержании ее сложившихся традиций, культурного влияния, литургической практики. Даже в Речи Посполитой латинские епископы никогда не могли получить такой власти над униатами. Теперь же их вековая мечта сбылась, и это явилось катастрофой для Унии.
Дело в том, что получив власть над Униатской Церковью латинская иерархия и ксендзы при деятельной поддержке высшего слоя общества в белорусско-литовских губерниях, представленного польской и полонизированной шляхтой латинского обряда, сразу развернули среди униатской паствы прозелитическую деятельность, что, кстати, было немедленно замечено российской властью[30]. В ход шли самые неприяглядные приемы, вплоть до подлогов и распространения фальшивок[31]. Точные цифры потерь Униатской Церкви в пользу латинского обряда не известны, но, сопоставляя приведенную выше численность униатов в епархии архиепископа Ираклия (Лисовского) в 1795 г. (2,5 млн.) с официальным количеством последователей Унии в 1807 г., составлявших примерно 1,5 млн. человек[32], можно сделать вывод, что в 1796–1805 гг. из униатских храмов в костелы перешло не менее 1 млн. верующих. Эрозия Унии в пользу латинства продолжалась и в дальнейшем. Из анализа данных о динамике численности народонаселения западных губерний, проведенных генералом П.О. Бобровским, с 1805 по 1828 г. Греко-католическое церковное объединение лишилось еще не менее 200 тыс. пасомых[33].
В таких обстоятельствах неконструктивную позицию в отношении российской части Греко-католической Церкви заняло Высшее руководство Католической Церкви. Невзирая на то, что власть Папы в пределах России была законодательно ограничена, Рим был в состоянии если не полностью остановить, то хотя бы смягчить антиуниатскую деятельность польского духовенства. Однако Римская курия ничего не предприняла в этом направлении. Рим и во времена Речи Посполитой сомневался в верности униатов, не доверял им. Достаточно вспомнить тот факт, что на Замойском Соборе 1720 г. униатский митрополит Лев (Кишка) был отстранен от председательства, а его место по распоряжению Рима занял папский нунций[34]. В новых условиях Апостольская столица вновь отнеслась к униатам с недоверием, подозревая в униатской иерархии слишком большую приверженность ко всему православному, в чем ее в некоторых случаях уверяли местные ревнители Католичества[35]. Апофеозом недоверия со стороны руководства Католической Церкви стало то, что оно отказалось признать в митрополите Ираклии (Лисовском) и в его преемниках – Григории (Кохановском) и Иосафате (Булгаке) – легитимных униатских митрополитов[36].
В условиях, когда власти империи заняли подчеркнуто нейтральную позицию, а польское латинское духовенство с молчаливого согласия Рима и при поддержке полонизированного высшего класса западных губерний развернуло на греко-католиков широкомасштабное наступление, в Унии усилились давнишние внутренние противоречия. Униатский клир еще во времена Речи Посполитой разделился на сторонников полонизации и слияния с латинством и приверженцев самобытности Унии[37]. Теперь это разделение углубилось и вылилось в острое противостояние, в котором решалась судьба Брестской унии на территории России. Речь шла о том продолжит ли Уния свое существование, или постепенно переродится в Польский Католицизм. Здесь трудно не заметить то, что в событиях внутри и вокруг Унии в России с 1798 по 1827 г. прослеживается перемена фронта борьбы. Защитники самобытности Унии вынуждены были конфликтовать не с Православной Церковью, которая миссией среди униатов не занималась, не с российским правительством, которое отказалось от давления на Унию, а с единоверцами латинского обряда, на стороне которых выступала влиятельная часть греко-католического клира, в первую очередь – базилианское монашество.
В разгоревшемся противостоянии людей одного вероисповедания обе стороны апеллировали к властям. Однако у адептов латинизации и полонизации Унии формально отсутствовали поводы для обращения к правительству, поскольку они уже получили все, что только можно в правовых актах императора Павла І. Поэтому их подход состоял в том, чтобы для реализации своих планов находить поддержку у высокопоставленных российских чиновников и устранять тем или иным способом своих оппонентов. Приходится признать большие достижения в этой сфере базилианского монашества, проявившего себя достойным своих учителей – иезуитов. Особенно показательны в этом отношении судебные дела, сфабрикованные базилианами против архиепископов Ираклия (Лисовского)[38] и Иоанна (Красовского)[39], возглавлявших круг патриотов Унии. Как известно, в свое время даже высказывалось подозрение в отравлении ими архиепископа Иоанна (Красовского)[40].
В свою очередь у сторонников самобытности Унии было много причин обращаться к православным властям и после 1798 г. не было других способов для достижения своих целей. Им требовалось остановить латинский прозелитизм, добиться обособления управления своей Церкви от латинского священноначалия, продолжить укрепление церковной структуры Унии, возвысить значение в церковной жизни тех клерикальных кругов, которые противились латинизации Греко-католичества. Надо сказать, что правительство Российской империи в правление императора Александра І шло сторонникам сохранения самобытности Унии навстречу. Под воздействием просьб со стороны преосвященного Ираклия (Лисовского), который опору для своей деятельности видел в российских властях[41], правительством был принят целый ряд правовых актов. Запрещался латинский прозелитизм, и латинизантам (как тогда называли переведенных в латинство греко-католиков) было предложено вернуться из костелов в свой обряд. Эти запрещения в соединении с требованиями к латинскому духовенству ни в чем не стеснять свободу совести униатского населения повторялись в 1803, 1804, 1806, 1807, 1810 гг.[42] В 1804 г. в Римско-католическую духовную коллегию были допущены униатские заседатели[43]; в 1805 г. в структуре Римско-католической духовной коллегии был создан 2-й (униатский) департамент, появление которого несколько ослабило подчиненность униатов власти латинской иерархии[44]; в 1805 г. было восстановлено митрополитальное устройство Униатской Церкви[45]; в 1803 г. униатское духовное юношество было допущено к получению высшего богословского образования в Главной католической семинарии при Виленском университете[46]; в 1806 г. учреждена Полоцкая семинария с углубленным изучением униатских обрядов[47]; в 1809 г. была учреждена новая униатская Виленская митрополичья кафедра[48].
Т.о., перемена положения униатов, произошедшая в царствование императора Павла І, заключалась в том, что переменился фронт борьбы за сохранение Унии. С одной стороны, он теперь проходил между католиками-униатами и католиками латинского обряда; с другой стороны, борьба за продолжение существования Униатской Церкви развернулась между униатскими клерикальными группировками. Униаты, выступавшие за восточнославянскую идентичность Униатской Церкви, апеллировали к российскому правительству и получали то, что просили. Такое отношение властей империи постепенно приучало униатов видеть в России не врага, а союзника. Наоборот, со стороны латинского священноначалия, латинского духовенства и представителей высшего слоя общества, состоявшего в большинстве из католиков латинского обряда, униаты – и духовенство, и простые верующие, – постоянно испытывали неприязнь и враждебность[49].
В таких условиях в среде греко-католического клира закономерно начали появляться люди, для которых Православие уже не казалось духовно неприемлемым, а Речь Посполитая не была более близкой, чем Российская империя. Проправославные настроения еще не были заметны у патриотов Унии в 1800–1810-е гг., когда на острие борьбы стояли митрополиты Ираклий (Лисовский), Григорий (Коханович), архиепископ Иоанн Красовский, члены Брестского епархиального капитула. Тогда еще существовала надежда на то, что Униатскую Церковь можно оздоровить и сделать достаточно устойчивой против воздействий как с православной, так и с латинской стороны. Однако по мере того, как сторонники латинизации и полонизации одерживали верх на сторонниками самобытности Унии[50], а также по мере выхода на историческую сцену нового поколения униатской интеллектуальной элиты, представленной выпускниками Главной католической семинарии при Виленском университете, где преподавание было построено на принципах иосифизма[51], среди греко-католического духовенства появляются люди с отчетливо выраженными православными симпатиями.
Об эволюции настроения наиболее образованной и энергичной части униатского клира свидетельствуют воспоминания его представителей. В частности, архиепископ Антоний (Зубко) писал о своих мыслях в 1820-е гг.: «Я видел ясно несправедливость гнета польского ультрамонтанства над унитами. Я возмущался при мысли о низком состоянии, в котором находились униты, и во мне возбуждалось рвение содействовать, по мере моих сил, к возвышению их путем просвещения»[52]. В свою очередь в «Записках» митрополита Иосифа (Семашко) содержится воспоминаниях о тех размышлениях, которые стали следствием его участия в управлении Луцкой епархии в 1820–1822 гг. Владыка писал: «Я ознакомился ближайшим, так сказать ощутительным образом, с весьма затруднительным, если не бедственным положением униатов между Православною и Римско-Католическою Церковью. На них православные нападали с явным ожесточением, тесня их по разным делам, часто видимо несправедливым; римляне же брали от них все без огласки, под видом дружбы. Это заставило меня часто призадумываться, и признаюсь, в сердце своем я извинял более православных, нежели римлян. Первые, по крайней мере, враги и не без повода, думал я, униаты обыкновенно отплачивают им тоже враждой: но за что же их обижают друзья»[53].
Возрастание симпатий к Православной Церкви среди молодого поколения образованных униатов в конечном итоге привело к появлению проекта общего воссоединения, предложенного наиболее решительным и бескомпромиссным из них – прелатом Иосифом Семашко – в 1827 г. Свою мотивацию Семашко объяснил тем, что путем самостоятельных богословских изысканий он пришел к выводу о том, что Православие является хранилищем Истинного Христианства. Кроме того, в процессе своей практической церковной деятельности он убедился в бесперспективности попыток оздоровить Униатскую Церковь и остановить ее слияние с Польским Католичеством. «Я давно уже убедился, – писал он в своих «Записках», – в Православии Восточной Церкви посредством чтения и тщательного разыскания; а между тем принадлежал к Церкви Западной. Я был членом и немаловажным Церкви Русской, хотя и отложившейся от истинного учения; а между тем, по тогдашнему положению Униатской Церкви, должен был по необходимости служить орудием окончательного изменения оной в Латинскую. Я сердцем и душою предан был России и с нею соединял выспренний идеал моего отечества, почерпнутый в чтении древних; а между тем считался для нее чуждым и принадлежащим неприязненной для нее Польше. Несправедливость и притеснения были для меня всегда невыносимы; а между тем я был часто бесполезным их свидетелем. Корыстолюбие, взятки были для меня чем-то самым презренным; а между тем они встречались на каждом шагу»[54]. Эти слова мирополита Иосифа (Семашко) в полной мере отвечают на недоумение современного апологета Брестской церковной унии в Белоруссии С.В. Морозовой, полагающей, что «ліквідацыя царквы яе ўласнымі епіскапамі (имеется в виду возвращение 1,5 млн. белорусско-украинских униатов в Православие в 1839 г.) беспрэцэдэнтны выпадак у гісторыі рэлігіі і яшчэ адзін з парадоксаў уніяцтва»[55].
Т.о., в результате на первый взгляд нелогичных с точки зрения нетолерантности действий российского правительства в царствование императора Павла I, поручившего униатов заботам их латинских единоверцев, российские власти устранилось от участия в судьбе Унии. С одной стороны, это выявило неспособность латинского духовенства и высшего католического общества западных губерний обуздать свои национальные и религиозно-культурные инстинкты и выработать взвешенную стратегию поведения. С другой стороны, в клире Униатской Церкви активизировались и консолидировались те круги, которые не желали перерождения своего церковного объединения в польском латинском духе. Российское правительство оказалось втянутым в противостояние латинизаторов и сторонников самобытности Унии на стороне последних. Это привело к устранению негативных последствий воссоединения униатов Екатериниского времени, приучило униатов видеть в России защитницу, а в возвращении в Православие вполне реальную для себя перспективу.
В итоге можно говорить о том, что предпосылками возникновения проекта общего воссоединения униатов с православными в 1827 г. стали правовые изменения в положении греко-католической Церкви в последние годы XVIII в. и неспособность латинского духовенства и польского шляхетского общества отказаться от представления о своей латинской исключительности и старинной русофобии. Российское правительство избрало оптимальный способ действий для искоренения Унии[56], а вот католическая сторона сделала все возможное, чтобы оттолкнуть униатов от себя и направить их к Православию.
Указанные предпосылки упразднения Униатской Церкви необходимо дополнить еще одной. Дело в том, что постепенное появление в униатском духовенстве людей, настроенных доброжелательно по отношению к Православию, не могло привести к возникновению проекта общего воссоединения униатов с православными. Чтобы поставить вопрос настолько радикально нужно было нечто большее, коренящееся в особенностях униатского экклезиологического самосознания.
На основании оставшихся от Унии источников можно реконструировать экклезиологическое самоощущение греко-католического духовенства в конце XVIII – первой трети XIX в. Сообщество католиков восточного обряда в документах этого времени в большинстве случаев именуется по-разному, с догматической точки зрения совершенно невнятно: уния, униатский, греко-униатский и даже римско-униатский[57] обряд и т.д. Однако, наряду с этим употреблялось и понятие «Церковь». Например, митрополит Ираклий (Лисовский) в 1796 г. в письме Холмскому епископу Порфирию (Важинскому), говоря о бедствиях Унии, называет ее «наша Церковь»[58]. Выражение «Униатская Церковь» достаточно часто встречается в документах и конфиденциальной переписке в конце 1820-х и в 1830-х гг.
Здесь нужно обратить внимание на следующее. Именование католиков восточного обряда «Церковью» входило в противоречие с посттридентской католической экклезиологией, на основании которой в декабре 1595 г. в Риме была подписана церковная уния между Католической Церковью и частью иерархии Киевской митрополии Константинопольского патриархата. Согласно посттридентскому представлению «Церковью» могла называться только монолитная Вселенская Церковь, которая признавала непосредственную прямую власть Римского Папы над каждым епископом и верующим. Соответственно в Апостольской столице на униатов смотрели как на католиков, которым по миссионерским соображениям предоставлено право практиковать восточный обряд[59]. Не более. В то же время униаты сохраняли национальную иерархию, которая была параллельной иерархии латинского обряда. Сверх того, сами униаты с самого начала заключения Брестской унии не сомневались, а даже подчеркивали то, что, находясь в союзе с Римом, продолжают оставаться частью Русской Церкви, а также имеют свои особые интересы, состоявшие в сохранении византийского обряда и ограждении паствы от латинского прозелитизма. Как пишет В. Пери: «Брестская уния спонтанно понималась русинами, как уния между их национальной Церковью, с ее традиционной иерархической структурой, и наследованным от предков литургическим обычаем, и Римской Церковью»[60]. Иначе говоря, церковная уния греко-католиками мыслилась как федеративный союз Церквей, а не как их включение в общую массу Католической Церкви.
Это экклезиологическое противоречие несло в себе постоянную угрозу для союзного договора между частью Белорусско-Украинской Церкви и Римом. В сообществе униатов под воздействием разного рода обстоятельств могло появиться мнение, согласно которому союз с Римом стал вреден, т.е. не способствовал дальнейшему развитию церковной жизни белорусов и украинцев. Именно это и произошло в конце 1820-х гг. Проект общего воссоединения, предложенный прелатом Иосифом (Семашко), основывался на том представлении, что продолжение существования Унии не оправдано с религиозной точки зрения и ведет к денационализации восточнославянского населения[61]. Мотивация проекта Семашко была с пониманием воспринята в кругах противников латинизации и полонизации, что стало залогом успешности его реализации.
Проведенное исследование позволяет назвать непосредственные предпосылки упразднения Униатской Церкви в Российской империи: 1) подчинение униатов власти латинского митрополита, осуществленное императором Павлом І; 2) подозрительное и агрессивное отношение к униатам со стороны представителей Католической Церкви латинского обряда; 3) экклезиологическое противоречие, существовавшее в Униатской Церкви с момента ее создания и обострившееся в первые десятилетия XIX в. Эти предпосылки находились в сложном сочетании и взаимодействии, мало того, активизировали одна другую. С уверенностью можно говорить о том, что сложившаяся в межконфессиональных отношениях в белорусско-литовских губерниях в последней четв. XVIII – перв. трети XIX в. обстановка, а также ситуация внутри Униатской Церкви представляли собой уникальное явление, которое больше нигде и никогда не повторялись.
Полоцкий собор 1839 года
Уклонение в латинство, которое наблюдалось всю историю развития Брестской церковной унии, сыграло в ее судьбе роковую роль. Искажение православного обряда в богослужении, приниженность белого духовенства перед монашествующим (базилианами), престиж латинского обряда и католического вероисповедания в системе духовного образования поставили унию в положение только терпимого в католичестве придатка. Кроме того, насильственный метод обращения в унию православных делал их обращение условным, зависящим от обстоятельств. Все это определило внутреннюю слабость унии, ее неустойчивый, несамостоятельный характер. При сильном католичестве и польской государственности она имела видимое покровительство. Однако с вхождением белорусских земель в состав Российской империи уния, как и католичество, становилась уже не господствующим, а только терпимым исповеданием. Массовое возвращение в Православие бывших униатов в последние годы царствования Екатерины II стало для унии тяжелым ударом. Последующее подчинение униатской иерархии католической духовной коллегии в России привело к положению, которого местная католическая церковная власть не имела даже в Речи Посполитой: уже не Римскому папе, а непосредственно местной (теперь российской) католической иерархии подчинялась Униатская церковь. Это благоприятное обстоятельство для перевода униатов в чистое латинство было отчасти использовано иезуитами, которые добились было господствующего положения среди католической иерархии в России. Однако обращение униатов в латинство натолкнулось на препятствие внутри самой Униатской церкви. Ее старший архиерей, митр. Ираклий Лисовский, учредил в Полоцке униатскую духовную семинарию, его стараниями католическая коллегия в Петербурге была разделена на два департамента: католический и униатский. В среде униатского духовенства (белого) наметилось возрождение православного обряда. Католическая духовная семинария при Виленском университете, куда принимались и униаты, также способствовала этому возрождению (ученая деятельность прот. М. Бобровского и др.). Так в среде униатских священников постепенно зарождался вопрос: что есть уния сама по себе? От разрешения этого вопроса зависела и будущая судьба Униатской церкви на белорусских землях.
Вступление на российский престол имп. Николая I, занимавшего определенную позицию в отношении к католичеству, положило конец колебаниям политического курса в западных губерниях России. Своим указом новый император запретил строительство католических часовен (каплиц) в местностях с преобладающим православным населением. Теперь российское правительство укрепляло свое влияние на землях, присоединенных от Речи Посполитой, не уступками господствующему в крае польскому или ополяченному дворянскому сословию, а стеснением здесь польской культурной и этнической силы. «Русские» в сознании того времени было собирательным названием для «великоросса», «малоросса» и «белоруса». Восстановление «русских начал» в западных губерниях, было в глазах российского правительства не подавлением местного (напр, белорусского) языка и культуры, а только освобождением их от «польщизны».
Возрождение всего православного в унии вполне соответствовало видам правительства. Как уже говорилось, это возрождение началось в унии при перемене внешних политических условий (с присоединением белорусских земель к России), когда католичество потеряло свое привилегированное положение. Бывший воспитанник католической семинарии при Виленском университете, заседатель униатской духовной коллегии в Петербурге прот. Иосиф Семашко в частном разговоре с главой департамента иностранных исповеданий, к которому относилась униатская коллегия, Г. Карташевским описал беды униатской истории и недостатки современного положения. Карташевский предложил Семашко изложить свои мысли на бумаге. Так в 1827 г. появилась докладная записка прот. Иосифа Семашко о мерах к оживлению униатского исповедания. Здесь предлагалось вывести униатскую духовную коллегию из подчинения католической, упростить епархиальное управление Униатской церкви учреждением двух епархий вместо четырех, отличить униатское духовенство от католического ношением православного наперстного креста, увеличить полномочия духовных консисторий (епархиальных управлений, помогающих епископу), отделить духовное образование униатского юношества от католического посредством основания двух епархиальных семинарий с достаточным для них содержанием и, наконец, упорядочить имущественное положение монашествующего униатского (базилианского) ордена и его управление. Этот план получил одобрение правительства. В 1828 г. униатская коллегия получила свое независимое от католической правление во главе с униатским митр. Иосафатом Булгаком. В ее состав входили кроме митрополита один епископ, один архимандрит по назначению правительства и четыре протоиерея, направленных в коллегию по выбору местных архиереев и духовных консисторий. В том же году была открыта Жировицкая униатская семинария, а поступление униатских духовных в католическую семинарию при Виленском университете запрещено.
В 1830-1831 гг. произошло польское восстание, не получившее особенной поддержки на белорусских землях, Однако это восстание имело важные последствия. Был закрыт Виленский университет, рассадник полонизма. В 1829 г. образован Белорусский учебный округ, которому в 1832 г. были приписаны некоторые области бывшего Виленского учебного округа. Белорусский учебный округ впервые очертил белорусскую этническую границу. В его состав входили Витебская, Могилевская, Минская, Виленская, Гродненская губернии и Белостокская область. Активное участие в восстании базилианских монахов, которые не только словом проповеди поддерживали повстанцев, но иногда и сами возглавляли повстанческие отряды, после их поражения привело к закрытию более 60 базилианских монастырей. Конфискованные имения были отданы на содержание униатских духовных училищ и белого духовенства. В 1831-1833 гг. четыре униатские епархии в западных губерниях России были сведены в две: Белорусскую (из Полоцкой и Луцкой) и Литовскую (из Брестской и Виленской). Белорусскую кафедру занимал старейший униатский архиерей митр. Иосафат Булгак, а литовскую — посвященный в 1829 г. в епископский сан Иосиф Семашко. В 1833 г. последний был командирован духовной коллегией из Петербурга для осмотра своей епархии и обеих униатских семинарий. Его отчет о визитации показал, что во многих униатских храмах не произведено изменений для совершения богослужения по греко-восточному чину: нет иконостасов, престолы приставлены к восточной стороне алтаря, не организовано пение и чтение, вместо этого звучат органы и проч. Состояние Жировицкой семинарии найдено лучшим, чем Полоцкой. Особенное влияние имела записка преосвящ. Иосифа о вреде частных присоединений к Православию, которые производил православный Полоцкий еп. Смарагд Крыжановский. Эти присоединения нередко имели принудительный характер с участием воинских команд и с успехом проходили только в имениях православных помещиков. Все это возбуждало ропот униатского духовенства и народа. Тогда вполне отчетливо прояснилась главная идея воссоединения: униаты не есть католики, которых нужно принимать в Православие, они есть православные, которые были в свое время отторгнуты насилием под власть римского первосвященника. Эта идея, ставшая основой для будущего шага к воссоединению, лучше всего подкреплялась восстановлением в унии православного богослужения по греко-восточному чину, сохранение которого было важнейшим условием Брестской унии 1596 г.
Восстановление обряда делало униатов мало чем отличающимися от православных. Таким образом, воссоединение приготавливалось бы постепенным и мирным путем. Не только сам еп. Иосиф Семашко, который уже давно показывал свою приверженность к Православию, понимал дело подобным образом. Среди молодого поколения униатских священников зрело такое же настроение. В 1834 г. для лучшего управления епархиями в качестве помощников правящих архиереев, которые большую часть времени проживали в Петербурге, были рукоположены викарные епископы: в Белорусскую епархию — Василий Лужинский, а в Литовскую — Антоний Зубко и Иосафат Жарский. Двое первых сочувствовали делу воссоединения униатов и были давними единомышленниками еп, Иосифа Семашко.
В том же 1834 г, была принята важная мера для упорядочения униатского богослужения: для совершения служб были приобретены служебники московской печати. На общем епископском совещании правящих и викарных архиереев было решено, что служебники должны быть доставлены во все униатские храмы, никто впредь не должен быть рукополагаем или назначаем на священническую должность без знания восточных обрядов и умения служить по православному чину. В течение года во всех униатских церквях предписывалось восстановить иконостасы. Для лучшего знания и практического исполнения обрядов священники Литовской епархии вызывались в Жировицкую семинарию и тренировались служить прямо здесь под руководством наставника. Эти меры привели к немалому волнению в среде униатского духовенства. Хотя примерно из 800 священников все той же Литовской епархии только около 20 выразили свой протест против служебников московской печати, а отказались их принять всего 3 или 4 священника, многие отнеслись к требованию епархиальной власти формально. В храме можно было увидеть с одной стороны престола униатский служебник почаевской, львовской или виленской печати (нередко разнившихся между собой), а с другой — московский служебник. Священники настороженно отнеслись к упоминанию в московских служебниках Священного Синода. При посещении приходов епархиальному начальству должно было делать необходимые пояснения, что новые служебники, предназначенные только к руководству для совершения богослужения, не касаются поминовения римского папы. Нередко нужно было проявлять много такта и даже сноровки, В своих воспоминаниях преосвящ. Антоний Зубко описывает один случай с униатским священником, который привык совершать крестное знамение по католической традиции слева направо. Свое упорство он готов был защищать до смерти… Но еп. Антоний нашел простые слова для убеждения: «Заметьте, что рука опускается на правое плечо в молитве при слове «Святой». На польском языке звучит «Во имя Отца — и Сына — и Духа Святого», а на славянском — «Во имя Отца и Сына — и Святаго — Духа». Положите свои персты на правое плечо при слове «Святой»
и убедитесь в неважности различия».
В 1835 г. был образован Секретный комитет по делу униатского исповедания, который должен был подготовить общее воссоединение униатов мирным путем. В него вошли несколько старейших членов Российского Священного Синода, среди которых наибольшим авторитетом пользовался свт. Филарет Дроздов, униатский еп. Иосиф Семашко, обер-прокурор Синода Степан Нечаев, министр вн. дел Дмитрий Блудов (состав комитета был формально шире, включая напр, и униатского митр. Иосафата Булгака, который был противником воссоединения, поэтому фактически задействованы были только четыре названных лица). На совещаниях этого комитета был подготовлен план общего воссоединения униатов. Сущностью плана было составление Соборного акта от лица высшего духовенства Униатской церкви с приложением подписей большего числа священнослужителей с выражением желания подчиниться Российскому Священному Синоду. Допускалось сохранение некоторых местных обычаев, не противоречащих учению Православной Церкви. В 1837 г. униатская духовная коллегия была выведена из подчинения департаменту иностранных исповеданий и передана ведению графа Николая Протасова, обер-прокурора Священного Синода Русской Церкви. В это время Синод издал определение, которое разрешало православным священникам преподавать таинства униатам при их желании. В 1838 г. скончался униатский митр. Иосафат Булгак и его викарий Иосафат Жарский — противники готовящегося воссоединения. Начался сбор подписей среди униатского духовенства. Обычно он происходил при посещении местного храма епископом, который в частной беседе выяснял настроение священника в отношении общего воссоединения. Чаще всего достаточно было слова для убеждения. Из 1057 священников Литовской епархии свои подписки дали 760. В Белорусской епархии из 680 только 186 соответственно. Здесь был предпринят даже обратный сбор подписей. 111 униатских священников выразили свое несогласие с воссоединением и просили императора сохранить Униатскую церковь с проведением в ней ряда административных перемен или, в случае отклонения прошения, предоставления права остаться в католической вере с принятием латинского обряда. Расследование дела показало, что большая часть этих священников не вполне сочувствовала поданному прошению, а действовала по принуждению своих помещиков-католиков. Меньшая часть подписавшихся продолжала настаивать на своей просьбе и испытала на себе административные меры воздействия со стороны епархиального начальства. 8 священников, выдержав давление, остались при своем и были отосланы во внутренние области России. Сбор подписок за воссоединение продолжился в обеих епархиях.
В 1839 г. в неделю Торжества Православия на совместном служении в Полоцке всех трех униатских епископов: Иосифа Семашко, Василия Лужинского и Антония Зубко был составлен Соборный акт с прошением о подчинении Униатской церкви Священному Синоду Русской Православной Церкви. К этому акту прилагалось 1305 священнических подписей. Прошение было принято Синодом и одобрено императором. Так произошло присоединение 1607 униатских приходов и более 1 млн. 600 тыс. человек. Уния на белорусских землях перестала существовать. Совместные богослужения бывшего униатского духовенства с православным, когда общее число священников доходило до 50, 80 и даже до 150 человек, соединили некогда разделенную белорусскую паству.
Воссоединение униатов с Православием, в значительной степени поддержанное правительством имп. Николая I, проведенное как бы «сверху», не встретило сопротивления «снизу», среди простого народа, Оно послужило его дальнейшему национальному сплочению, и это заслуживает доброй памяти для всех тех, кто его осуществил.
[1] Например : Филатова Е.Н. Конфессиональная политика царского правительства в Беларуси. 1772–1860. Мн., 2006.
[2] Например : Бобровский П.О. Русская Греко-Униатская церковь в царствование императора Александра I. СПб., 1890.
[3] Около 1772 г. католическая церковь восточного обряда в Речи Посполитой насчитывала 9452 прихода. В результате 3-х разделов Польши 1772–1795 гг. от 5600 до 6052 приходов (точно неизвестно) оказались на территории Российской империи (Radwan M. Carat wobec kościola greckokatolickiego w zaborze Rosyjskim 1796–1839. Roma; Lublin, 2001. S. 21; 23).
[4] Например : Charkiewich Jaroslaw. Powrót unitów diecezji litewskiej i białoruskiej do prawosławia na soborze połockim 1839 roku // Rocznik Teologiczny, T. 55. 2013. № 1–2. S. 119–137. S. 119.
[5] Например : Канфессійны фактар у сацыяльным развіцці Беларусі (канец XVIIІ–XX ст.) / В.В. Яноўская [і інш.] Мн., 2015. 496 с.
[6] Полное собрание законов Российской империи ( далее ПСЗРИ) : собр. 1. Т. 20. №15028. С. 953–954.
[7] Коялович М.О. История воссоединения западнорусских униатов старых времен. Мн., 1999. С. 208–209.
[8] Буглаков М. Преосвященный Георгий Конисский, Архиепископ Могилевский. Мн., 2000. С. 299.
[9] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 23. №17199. С. 509–511.
[10] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 23. №17333. С. 699–700.
[11] Рункевич С. История Минской Архиепископии (1793–1832 гг.) с подробным описанием хода воссоединеня западнорусских униатов с Православною Церковью в 1794–1796 гг. СПб., 1893. С. 262–263 ; Горючко П. Материалы для истории церквей Белоруссии конца XVIII и начала ХIХ столетий. Могилев: тип. губ. правл., 1903. С. 8.
[12] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 23. № 17391. С. 791–793
[13] Radwan M. Op.cit. S. 34
[14] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 23. № 17384. С. 722–723.
[15] Канфесіі на Беларусі (к. XVIII – XX ст.) / В.В. Грыгор´ева, У.М. Завальнюк, У.І. Навіцкі, А.М. Філатава. Мн., 1998. С. 6–7.
[16] Коялович М.О. История воссоединения западнорусских униатов старых времен. С. 200–201.
[17] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 22. №16173. С. 329.
[18] Акты, издаваемые Виленскою Археографическою комиссиею. Вильна, 1889. Т. 16 : Документы, относящиеся к истории церковной Унии в России (далее АВАК). С. 6
[19] О лучшем способе воссоединения униатов с Православной Церковью // Христианское чтение. 1887. Ч. 2. С. 19–93.
[20] Там же. С. 19.
[21] Записка об упразднение греко-униатских монастырей в Западной России 28 февраля 1828 года. // Русская старина. 1870. 2 изд. Т.1. С. 517–538. С. 524–525.
[22] ПСЗРИ : собр. 2. Т. 2. № 1449. С. 877–878 ; АВАК. Т. 16. С. 113 ; В рукописном виде этот указ находится в : Российский государственный исторический архив в Санкт-Петербурге (Далее РГИА). Ф. 797. Оп. 6. Д. 22641. Л. 3–3 об. Там же находится и печатный экземпляр оригинала указа (Л. 6–6 об.).
[23] Коялович М.О. О почившем митрополите Литовском Иосифе. СПб., 1869. С. 13–14.
[24] Зноско Константин, протоиерей. Исторический очерк церковной унии: ее происхождение и характер . Мн., 2007. С. 316.
[25] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 25. № 18503. С. 222.
[26] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 25. № 18504. С. 222–224.
[27] Там же. С. 223–224.
[28] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 26. № 19595. С. 338.
[29] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 26. № 19706. С. 486.
[30] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 26. № 19263. С. 24–31.
[31] Коялович М.О. Смута в униатской среде в Белоруссии в 1802–1803 гг. // Христианское чтение. 1874. №7. С. 402–422
[32] Оно насчитывало от 1 425 599 (Radwan M. Op.cit. S. 68) до 1 538 890 верующих (Ibid. – S. 70).
[33] Бобровский П.О. Указ. соч. С. 163–164.
[34] Стрельбицкий И. Униатские церковные Соборы с конца XVI века до воссоединения униатов. Одесса, 1891. С. 92–130.
[35] Об этом см. : Галанов М.М. Политика российского самодержавия и позиция Русской Православной Церкви в отношении католиков и униатов в годы царствования Павла I : дисс…. доктора наук : 07. 00. 02. Санкт-Петербург, 2014. С. 292.
[36] Назарко Іриней. Киȉвські і Галицькі митрополити. Біографічні нариси (1590–1960). Торонто, 1962. С. 126–127, 130, 135–136.
[37] Об этом см. : Филевич И.П. Вопрос о воссоединении западно–русских униатов в его новейшей постановке. Варшава, 1891. 31 с.
[38] Галанов М.М. Указ. соч. С. 303–318.
[39] РГИА. Ф. 797. Оп. 6. Д. 22468.
[40] Фотинский О. Иоанн Красовский, униатский архиепископ Полоцкий и Луцкий // Литовские Епархиальные Ведомости. 1894. № 15. С. 128–131. С. 131.
[41] В записке, адресованной графу З. Чернышеву, датированной 2 июля 1805 г., высокопреосвященный Ираклий прямо просил этого сановника обратить внимание царя на проблему спасения униатов от латинян (РГИА. Ф. 797. Оп. 6. Д. 22303. Л. 26–27). Чернышев в письме к императору писал, что Лисовский умоляет его «доставить униатам справедливую защиту» (Там же. Л. 28 об.).
[42] АВАК. Т. 16. С. 36–37 ; 78 ; 82; 90 ; 98–99.
[43] Там же. С. 77.
[44] Там же. С. 82.
[45] ПСЗРИ : собр. 1. Т. 29. № 22226. С. 670–671.
[46] АВАК. Т. 16. С. 37–39.
[47] АВАК. Т. 16. С. 89–90.
[48] Там же. С. 94
[49] Об этом см. : Бобровский П.О. Указ. соч.
[50] Романчук А. Греко-католическая Церковь в пределах Российской империи в первой трети XIX в.: проблемы и перспективы // Церковно-исторический вестник. 2008. №15. С. 56–83.
[51] Романчук, А.А., протоиерей. Главная Семинария при Виленском университете: воспитание и образование католического духовенства униатского обряда // Веснік Гродзенскага дзяржаўнага універсітэта імя Янкі Купалы. Серыя 1, Гісторыя, філасофія, паліталогія, сацыялогія. 2006. № 4. С. 3–10.
[52] Антоний (Зубко), архиепископ. О Греко-Униатской Церкви в Западном крае России // Сборник статей, изданных Св. Синодом по поводу 50-летия воссоединения с Православной Церковью западно-русских униатов. СПб., 1889. С. 38–76. С. 49.
[53] Записки Иосифа митрополита Литовского, изданные Императорскою Академиею Наук по завещанию автора: в 3 т. СПб., 1883. Т. 1. С. 20.
[54] Там же. С. 30.
[55] Марозава С.В. Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі (1596-1839 гады). Гродна, 2001. С. 228.
[56] Действия императора Павла I в отношении униатов не носили продуманный характер, и их последствия, решившие во многом судьбу Унии, не прогнозировались. Механизм формирования конфессиональной политики императора Павла Петровича в западных губерниях хорошо известен. Решения принимались императором исходя из его собственного неприязненного отношения к самой идее и практическому воплощению церковной унии, под влиянием Римского двора, действовавшего через нунция Лоренцо Литту, латинского архиепископа Станислава (Сестренцевича), униатского архиепископа Ираклия (Лисовского), минского губернатора З.Я. Корнеева (Об этом см. : Галанов М.М. Указ. соч. – С. 251–317).
[57] Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов: в 2 т. СПб., 1907. Т. 2. С. 547.
[58] АВАК. Т. 16. С. 595.
[59] Галадза П. Літургічне питання і розвиток богослужень напередодні Берестейскоі уніі аж до кінця XVII століття // Берестейська унія та внутрішне жіття Церкви в ХVII столітті: матеріали Четвертих Берестейських читань. Львів, 1997. С. 5–6.
[60] Пері В. Берестейська унія у римскому баченні // Історичний контекст, укладнення Берестейськоі уніі і перше поунійне покоління: Матеріали Перших «Берестейських читань». Львів, 1995. С.7–25. С. 19 ; Об этом же см.: Дмитриев М.В. Между Римом и Царьградом: генезис Брестской церковной Унии 1595–1596 гг. М., 2003. 320 с.
[61] Романчук, А., протоиерей. Высокопреосвященный Иосиф (Семашко), митрополит Литовский и Виленский: очерк жизни и церковно-общественной деятельности / протоиерей А. Романчук. – Москва – Минск : Издание Общества любителей церковной истории, 2015. – 443 с. – С. 250–313.